ОБРАЩЕНИЕ В "СЛОВЕ"

О. — фигура речи, выражающая воззвание к действительному или воображаемому слушателю или читателю, обычно употребляется в уст. речи или диалоге. «Риторические обращенья так часты в Слове о полку Игореве, что даже по этому одному соображению лишь самые веские доказательства должны бы разрешить в данном месте поэмы не усматривать обращения» (Аничков. Язычество... С. 340; речь идет о выражении «О, вѣтре, вѣтрило»). Хотя А. Мазон и считал О. С. модернизмами, сам подбор их показывает органичность включения в текст памятника, при этом не просто как прием риторики (мнение, разделяемое мн. исследователями от Буслаева до Еремина), но как композиц. средство соединения различных фрагментов текста или как О.-призыв в начале или в конце соответств. фрагмента. Акцентная реконструкция текста подтверждает, что одновременно имела место смена интонац.-мелодич. рисунка высказывания, что также важно для уст. исполнения, поскольку позволяет избежать монотонности повествования. «Братие» — самое распростр. из О. С. («уже бо, братіе, не веселая година въстала»; «почнемъ же, братіе, повѣсть сію»; «кая раны дорога, братіе» — как естественная для О. форма собир. имени), часто используется О. «княже» («дружину твою, княже»), «русская земля» («о Руская землѣ! Уже за шеломянемъ еси» — форма им. пад. вм. зват. усложняет синтаксич. функции О.) и т. п. В вокативной функции форма им. пад. употребляется только в сочетании с прил. («одинъ братъ, одинъ свѣтъ светлый, ты, Игорю», «и тебѣ, тьмутораканьскый блъванъ», «ни тебѣ, чръный воронъ, поганый половчине»), что создает необходимую для худ. текста двузначность — и О., и называние действующего лица. Поэтому при употреблении собств. имен форма им. может быть вполне нормальным выражением не только адресата, но и действующего лица (т. е. подлежащего) ср.: «Инъгварь и Всеволодъ, и вси три Мстиславичи, не худа гнѣзда шестокрилци! не побѣдными жребіи собѣ власти расхытисте». Сложные О. вводят в повествование

343

целую речь («братіе и дружино!»; «яръ туре Всеволодѣ») с включением и имени собств., но также с возможным чередованием форм им. (яръ) и зват. (туре) пад. Все это находится в общем стиле с поэтикой памятника, для которого характерно совмещение субъективного и объективного планов повествования (см. Морфологические особенности «Слова»). Введение прямой речи здесь возможно и без помощи О. — особой формой глагола (рцы, рече, аркучи, и ркоша), при этом внимание читателя и слушателя еще больше переносится на «третье лицо», которое находится вне читательского общения с автором; и в этом случае проявляется грамматически неоформленное разграничение 2-го и 3-го лиц. Вообще морфологически зват. форма сохранилась лишь в одиночном и независимом от контекста употреблении и в переносном значении уже не используется («ни тебѣ, чръный воронъ, поганый половчине»). О., направленные к силам природы, используются в Плаче Ярославны, описании побега Игоря и пр. и относятся уже к олицетворению.

Лит.: Буслаев Ф. И. О преподавании отечественного языка. М., 1844. Ч. 2. С. 300—301 (2-е изд. М., 1940); Аничков Е. В. Язычество и Древняя Русь. СПб., 1914. С. 340; Hofmann E. Beobachtungen zum Stil des Igorliedes // AfslPh. Berlin, 1922. Bd 37. H. 1—2. S. 102—103; Mazon A. Le Slovo d’Igor. Paris, 1940. P. 56, 58, 71, 79, 85, 97—99, 151; Обнорский. Очерки. С. 150; Еремин И. П. Слово о полку Игореве как памятник политического красноречия // Слово. Сб. — 1950. С. 116; Wollman Sl. Slovo o pluku Igorově jako umělecké dílo. Praha, 1958. S. 83—87, 89—92; Лихачев Д. С. Предположение о диалогическом строении Слова о полку Игореве // Исследования «Слова». С. 17—19, 21—27.

В. В. Колесов